Крах компании «Энрон» и кризис системы прибыли

Банкротство 2 декабря энерготрейдера «Энрон» (Enron) — крупнейший крах в корпоративной истории США — вызвало ряд все более критических комментариев в американской и международной прессе.
Несмотря на детальное, даваемое иногда в довольно резких выражениях рассмотрение размеров банкротства и коррумпированную и, возможно, преступную деятельность, которая сыграла столь критическую роль в деятельности «Энрон», все эти комментарии служат одной политической цели. Они пытаются остановить расследование именно тогда, когда его нужно расширить и углубить.
Решающий вопрос, который не был поставлен, не говоря уже о поисках ответа на него, заключается в следующем: каковы те движущие экономические силы, которые привели к такому положению, при котором коррупция и даже преступное деяние начинают играть такую значительную роль. «Энрон» ведь была не только седьмой по величине корпорацией США, она считалась «лидером рынка».
Влиятельный правый комментатор из Washington Post Джордж Уилл в статье, опубликованной в выпуске Australian Financial Review от 22 января, заявляет, что проблемы, вскрытые банкротством «Энрон», «коренятся в недавних изменениях, произошедших в юридических, финансовых и бухгалтерских профессиях», которые выросли из «эпидемии агрессивности в 1980-х годах, когда представители всех этих трех профессий начали мнить себя людьми "могу сделать" ["can do" people] — "людьми, которые решают проблемы", лицами, "мыслящими вне ограниченных рамок"».
Результатом такого умонастроения и возрастающего использования фондовых опционов — утверждает он, — явилось возникновение «гиперагрессивного слоя управленческих кадров, которые постоянно пытались произвести впечатление на аналитиков при помощи амбициозных планов по росту цен на акции. Когда оглашались контрольные цифры, аналитики поднимали планку, и часто эти все более высокие ожидания не могли быть достигнуты без применения финансовых и бухгалтерских приемов, которые являлись на практике эквивалентом стероидов [для спортсменов]».
Уилл приходит к заключению, что главной причиной «рискованного поведения» «Энрон» была «растущая самонадеянность управляющих, которые уверились в том, что никто не заглядывает к ним через плечо, не наблюдает — и не понимает — того, что они делают».
Однако все основные вопросы остаются без ответов. Например, как объяснить изменения в бухгалтерских и финансовых приемах в 1980-е годы, почему они начали преобладать в капиталистической практике? Отчего внимание концентрируется на ценах акций и ожидании их непрерывного роста? И почему отказались от регулирующих процедур, которые создавались десятилетиями? Ни один из этих вопросов даже не затронут.
В комментарии, опубликованном 15 ноября в New York Times, обозреватель Пол Кругман называет дело «Энрон» «клановым капитализмом в стиле США [crony capitalism, US style]» и заявляет, что «по-настоящему речь идет о чем-то гораздо более важном», чем просто история одной компании. Через три дня в комментарии под названием «Система коррумпирована» он развил эту мысль.
«Падение «Энрон» — писал он, — не просто история компании, которая потерпела неудачу. Провалилась сама система. И система провалилась не из-за небрежности или лени; она была коррумпирована».
Согласно Кругману, дело «Энрон» вскрыло то, что институты, которые управляют капиталистической экономикой: современные правила бухгалтерского учета, независимые аудиторы, меры безопасности и регулирование финансового рынка и запрещение торговли с применением инсайдерской информации, — оказались коррумпированы.
«Правда состоит в том, что ключевые институты, которые поддерживают нашу экономическую систему, были коррумпированы. Единственный оставшийся вопрос заключается в том, насколько далеко и глубоко распространилась коррупция».
Однако при всех своих обличениях «системы» Кругман останавливает свой анализ именно там, где его нужно начать. Его статьи сводятся к ряду описаний, которые в конечном счете ничего не объясняют. Коррупция «Энрон» объясняется коррупцией системы, которая должна была бы регулировать и контролировать эту и другие компании. Так что в конечном счете существование коррупции объясняется... коррупцией, корни которой остаются неизвестными.
Послевоенные экономические изменения
Значение и последствия краха «Энрон» могут стать понятными лишь в контексте исторического развития капиталистического хозяйства, особенно в период после Второй мировой войны.
Взятая в целом, эта эпоха явственно распадается на две части. Период с 1945 по 1973 год знаменуется расширенным накоплением капитала, ростом прибылей, общим подъемом уровня жизни в ведущих капиталистических странах. Последние 25 лет, начиная с рецессии 1974-75 годов, отмечены примерно половинными от прошлого периода уровнями прибыли, жизненные стандарты стоят на месте или даже падают, а безработица при этом выросла.
Хотя хозяйственный бизнес-цикл (бум, спад, рецессия и подъем) продолжал действовать в оба эти периода, его характер стал существенно иным. Как объяснял Лев Троцкий, хозяйственный цикл имеет такое же отношение к капитализму, как дыхание — к живому человеку. Дыхание длится от момента рождения до смерти, но его характер изменяется, и эти изменения определяют здоровье организма.
Подобным же образом деловой цикл сопровождал капитализм с самого его начала и будет продолжаться до самого его конца. Как и дыхание, он указывает на общее экономическое здоровье.
С этой точки зрения прошедшее десятилетие экономического подъема в США — период, во время которого появились и выросли «Энрон» и другие так называемые корпорации «новой экономики» — существенно отличается от прежних циклов. Подъем и бум 1990-х годов представляет собой наиболее длительный период роста в истории американского капитализма. Но, взятый в целом, средний годовой прирост американского хозяйства в эти годы равнялся всего 3,1 процента. Это ниже, чем рост в 1970-е годы, и лишь чуточку выше десятилетия 1980-х годов, которую признают как декаду с существенными хозяйственными проблемами. Этот уровень также значительно отстает от 4% роста в год, уровня, который был присущ американскому хозяйству в 1950-е и 1960-е годы.
Этот контраст станет еще более очевидным, если мы сравним характер экономической жизни в 1990-е годы с ее характером 1950-х и 1960-х годов. Последний период, особенно последнее десятилетие, характеризуется огромными изменениями в производственных процессах, связанными с появлением компьютерных микросхем, тогда как прежний период характеризовался относительной стабильностью производственных процессов. Однако уровни роста предыдущего периода намного опережают рост последнего десятилетия. Иначе говоря, сейчас требуется гораздо больше экономических усилий, чтобы получить те же результаты, что и прежде. То есть «дыхание» капиталистической системы стало сейчас существенно затрудненным.
Это указывает на изменения в самой сердцевине процесса капиталистического производства. При существующей системе производство ведется не для увеличения общественного богатства или удовлетворения общественных нужд, а для расширения капитала посредством накопления прибылей. Этот процесс присущ капитализму от его рождения до смерти. Ключевой вопрос, определяющий состояние здоровья капитализма в любую эпоху, это нормы подобного накопления. То есть, в конечном итоге, «дыхание» капиталистического хозяйства, хозяйственный цикл, выражает норму, согласно которой происходит это показываемое нормой прибыли накопление.
В своем анализе капиталистического хозяйства Маркс показал, что нормы аккумуляции капитала, измеряемые ставками прибыли, имеют тенденцию к падению. Эта тенденция вырастает из структуры капиталистического хозяйства. В то время как прибавочная стоимость, извлеченная из живого труда в процессе производства, является единственным источником прибыли, расходы на эту рабочую силу представляют собой все меньшую часть общего капитала, употребляемого в производственном процессе.
Другими словами, сравнительно меньшее количество живого труда должно приводить в движение все большую массу капитала. Когда показатель увеличения прибавочной стоимости, выжатой из этого труда, не может удерживаться на том же уровне, что и расширение капитала, то нормы прибыли начинают падать. Это падение нормы прибыли вызывает другие процессы внутри капиталистического хозяйства, которые направлены на то, чтобы преодолеть это падение, и эти процессы стали все более явными в течение последних двадцати лет.
«Если норма прибыли понижается, — писал Маркс, — то, с одной стороны, силы капитала направляются на то, чтобы отдельный капиталист посредством усовершенствованных методов и пр. понизил индивидуальную стоимость своих товаров ниже их средней общественной стоимости и получил таким образом при данной рыночной цене некоторую добавочную прибыль; с другой стороны, возникает спекуляция, которой благоприятствуют страстные поиски новых методов производства, новых применений капитала, новых авантюр с целью обеспечить хоть какую-нибудь добавочную прибыль, независимую от общего среднего уровня ее и возвышающуюся над ним [Маркс К., Капитал, т. 3, ч. 1, с. 284].
Увеличение производительности труда
В течение всей своей истории капитализм постоянно развивает производительность труда посредством новых методов производства, основанных на новых технологиях. Но это повышение производительности труда имеет противоречивые последствия для нормы прибыли. В той степени, в какой повышенная производительность вытесняет рабочий труд из процесса производства, она ведет к уменьшению массы прибавочной стоимости и к снижению нормы прибыли. Но в той степени, в какой повышенная производительность позволяет увеличить извлечение прибавочной стоимости из оставшихся рабочих, она ведет к увеличению массы прибавочной ценности и к росту накопления капитала.
Это означает, что развитие производительности труда во всем хозяйстве приведет к увеличению нормы прибыли в той степени, в какой последняя тенденция превзойдет предыдущую. Если это произойдет, то капиталистическое хозяйство расширится и «дыхание» станет более легким.
Именно так и происходило в течение первых трех десятилетий после Второй мировой войны. Огромный прирост в производительности труда в результате распространения конвейерных методов производства во всех важнейших капиталистических странах вызвал увеличение нормы прибыли и общее увеличение накопления. Однако с середины 1970-х годов прибыли начали снижаться.
За последнюю четверть века капитал откликнулся мерами, на которые указывал Маркс. С одной стороны, проводятся отчаянные попытки увеличить производительность труда, с другой стороны, умножаются спекулятивные попытки преодолеть падение прибыли посредством финансовых махинаций.
Нельзя отрицать, что технологические изменения привели к огромному росту производительности труда. Например, в 1980 году на сталелитейную корпорацию «US Steel» работало 120.000 человек. Через десять лет число занятых сократилось до 20 тысяч, однако выпуск продукции уменьшился только в незначительной степени. В течение 1980-х годов были уничтожены десятки тысяч рабочих мест в металлургической области в районе Шеффилда (Англия). Однако производство стали в этом районе осталась на прежнем уровне. В продолжение того же десятилетия компания «General Electric» сократила свою рабочую силу на 40%. Несмотря на это, ее продажи утроились.
Можно привести множество других примеров из различных видов производства, которые показывают, что произошло значительное повышение производительности труда. Но также ясно, что это повышение производительности привело к небольшому, даже к нулевому повышению средней нормы прибыли.
Согласно американскому экономисту Фреду Моузли (Moseley) норма прибыли упала с 22% в конце 1940-х годов до 12% в середине 70-х, то есть произошло падение почти наполовину. Огромные изменения в экономике США в течение следующих двух десятилетий (включая занижение действительных уровней заработной платы) привели к росту. Но, несмотря на все эти усилия, норма прибыли к середине 1990-х годов выросла только с 12 до 16%. То есть она отыграла только примерно 40 % своего прежнего снижения и все еще оставалась на 30 % ниже своего предыдущего максимального значения.
Многие экономические процессы указывают на продолжающееся принуждение к снижению нормы прибыли во всех секторах промышленности: существование избыточных производственных мощностей во многих ключевых отраслях промышленности, сильная конкуренция во всех секторах экономики и слияния ценой в миллиарды долларов, происходившие в последнее время, посредством которых корпорации стремятся снизить издержки и устранить конкуренцию.
Неудача в преодолении снижающего давление на норму прибыли в процессе производства привело к возросшим попыткам преодолеть его посредством финансовых мер. Согласно британскому экономисту Гэрри Шатту (Shutt), с начала 1980-х годов все большая пропорция прибыли с инвестиций происходит из-за роста в капитале [capital gains — повышения рыночной цены финансовых активов], а не из-за полученных на рынке доходов. По его оценкам, в период после 1979 года примерно 75% общей прибыли в Великобритании и США пришло из этого источника, тогда как в период с 1900 по 1979 гг. этот показатель был значительно меньше 50 процентов.
Он приходит к заключению, что «это ясно означает, увеличение цены достигалось в большей степени увеличением притока капиталов на рынок и спекуляцией на том, что [рыночные игроки] будут продолжать подталкивать цены вверх..., нежели реальным поступлением прибыли, произведенной портфелем ценных бумаг» (The Trouble With Capitalism, Harry Shutt, p. 124).
Упразднение финансового регулирования
Это высказывание указывает на ключевую характеристику политической экономии последнего периода. В условиях, когда прибыли все в большей степени принимают форму куша с финансовых операций, рынки, чтобы поддержать себя, требуют все большего притока капиталов — настоящего «вала денег». Те, кто приобретает финансовые активы (акции, например) по ценам, которые в прошлом считались бы «сумасшедшими», могут продолжать такие инвестиции при условии, что новый приток денег подтолкнет цены еще выше и приведет к росту капитала (capital gains).
Эта потребность в увеличивающемся притоке денег является одной из причин того, почему в последнее десятилетие происходил демонтаж прежних систем регуляции — отмена Акта Глэсса-Стигалла (Glass-Steagall) в 1999 году в США, который препятствовал банкам принимать участие в инвестиционной и коммерческой деятельности, является одним примером этого процесса. В то же время ярко проявлялась враждебность по отношению к созданию новых режимов контроля. Это сопротивление регулированию вырастает из того факта, что в конечном счете оно налагает ограничение на поток денег, который необходим для поддержания «наркомании» финансовых рынков.
Потребность финансовых рынков в расширенном притоке капиталов является одной из движущих сил, стоящих за изменениями в пенсионной системе в США и других странах. В основе этих изменений лежит желание привязать фонды (сбережений) напрямую к финансовым рынкам, что означает, как это было в случае с «Энрон», что рабочие подвергаются опасности потерять сразу же и свои сбережения и свои будущие заработки.
Степень этих изменений ярко характеризуется цифрами, собранными ОЭСР (OECD — группой из 30 самых развитых капиталистических стран). Эти цифры показывают, что финансовые активы, находящиеся под контролем инвестиционных организаций в этой группе стран (пенсионные фонды и страховые компании), повысились между 1990 и 1995 годами на 9,800 миллиардов долларов, что представляет собой среднее повышение, равное 10% Валового Национального продукта (цит. по: The Trouble With Capitalism, Harry Shutt, p. 110-111).
Именно этот выросший поток капиталов привел в 1990-е годы к росту иллюзий относительно так называемой «новой экономики», и эти иллюзии поддерживаются деятельностью самого капитализма.
Одним из источников мистификации в капиталистической системе является то, что с точки зрения рынка все подразделения капитала выступают как одинаковые. Кажется, что определенная сумма денег производит прибыль из самой своей денежной природы.
Однако между формами капитала существуют коренные отличия. Хотя они производят доход, финансовые активы сами по себе не являются производительным капиталом, участвующим в действительном извлечении прибавочной стоимости из рабочего класса. Они являются только правами на собственность, то есть притязаниями на доход, произведенный другими подразделениями капитала. Это значит, что хотя корпорации могут преодолеть давление на норму прибыли посредством своей деятельности на финансовых рынках, этот процесс ограничен тем фактом, что в конечном итоге источником всех форм доходов на капитал является прибавочная стоимость, извлеченная из рабочего класса.
Приближение к этим границам приводит к значительным изменениям в физиономии капиталистического хозяйства.
Будучи вынужденными обратиться к финансовым операциям для достижения прибылей, все подразделения капитала становятся все более зависимыми от своих возможностей привлекать новые деньги. Кейнс однажды сравнил финансовые рынки с конкурсом красоты. В этом конкурсе участницы нуждаются в изысканных одеждах, сокрытии своих недостатков и утаивании дискредитирующей информации от своих судей.
То же происходит и на финансовых рынках. Однако в отличие от конкурса красоты, который имеет начало и конец, оценочный процесс на рынке финансов никогда не кончается. В конкуренции за привлечение денежных средств какие-либо плохие новости, вредящие курсу акций данной компании, означают катастрофу. В условиях, когда каждая корпорация обязана не только показывать прибыль, но и должна производить впечатление, что она действует лучше «рыночных ожиданий», давление с целью сокрытия действительного положения становится невыносимым.
Потенциально вредные новости, вроде увеличения задолженности, как оказалось в афере с «Энрон», должны быть скрыты, бухгалтерские подсчеты должны выпячивать объем продаж и доходов и прятать плохие новости "off balance sheet" [новый экономический термин для инструментов, которые определяют некоторые секторы корпорации как отдельные, независимые части, не входящие в ее общую отчетность — ред.]. Пенсионные фонды рабочих и служащих должны быть связаны с акциями корпорации, чтобы предотвратить их отток и падение курса акций. Обман и фальсификация становятся неотъемлемыми свойствами функционирования экономики.
Выступая в пошлое воскресенье в программе NBC «Встреча с прессой», посвященной текущим событиям, глава аудиторского гиганта Arthur Andersen, занимавшегося аудиторскими проверками «Энрон», указал на степень распространенности этих методов: «Насколько я знаю, мы не нашли ничего запрещенного во время проверки "Энрон"». Другими словами, финансовые и бухгалтерские манипуляции компании «Энрон» считались нормой.
В ближайшие недели и месяцы раздадутся усиливающиеся призывы к контролю и регулированию, к такому ужесточению бухгалтерской отчетности, чтобы то, что случилось с «Энрон», никогда не могло случиться вновь ... точно так же, как это всегда происходило в прошлом после каждого финансового краха.
Заметка в журнале Newsweek от 29 января задает тон таким призывам: «Ключом к беспорядку в «Энрон» является то, что этой компании разрешали годами публиковать вводящую всех в заблуждение информацию. Эти придуманные данные, показывавшие красиво растущую прибыль, позволили «Энрон» вырасти в седьмую по величине корпорацию в Америке со стомиллиардным годовым доходом. Как только под давлением акционеров, кредиторов и в прошлом молчаливой SEC (Securities and Exchange Commission — государственная служба, следящая за рынками ценных бумаг) начали выходить наружу правдивые данные, то «Энрон» обанкротилась в течение шести недель. Вывод: мы должны изменить правила и заставить корпорации смертельно бояться публиковать ложную информацию, и мы должны принудить аудиторов смертельно бояться подтверждать такие данные. Все остальное — очковтирательство».
Такие выступления направлены на то, чтобы успокоить общественное негодование, с одной стороны, и предотвратить более глубокий анализ причин краха, с другой. Коллапс «Энрон» произошел не из-за провала в методах бухгалтерии: он коренится в структурных изменениях внутри капиталистического хозяйства.
Кеннет Лэй и его коллеги в дирекции «Энрон» не начинали свою деятельность с разработки планов по организации развращенной и, возможно, преступной корпорации. Скорее, общая хозяйственная среда, в которой они действовали в условиях глубокого кризиса системы прибыли, вынудила их к использованию все более сомнительных приемов. Кроме того, изменения в процедурах ведения конторских книг, отказ от старых стандартов аудита, развитие конфликтов интересов и т.д., которые позволили управлению «Энрон» делать свои махинации, — все эти вещи сами были результатом этой среды. Фирмы счетоводов и аудиторов, ответственные за проведение аудита и финансового контроля, сами являются субъектами давления рынков и своих клиентов.
Призывы к ужесточению контроля, остающиеся в рамках капиталистического хозяйства и системы прибыли, обходят главный вопрос. Крах «Энрон», который привел многие тысячи людей к экономической катастрофе, является симптомом болезни, но не самой болезнью.
Он является результатом кризиса капиталистической системы в целом. Подчинение производства благ процессу извлечения частной прибыли, являющееся основой капиталистического хозяйства, достигло сейчас такого уровня разложения, что обман и мошенничество стали его modus operandi [образом действия].
Нельзя установить настоящий контроль при помощи ужесточения правил и процедур бухгалтерского учета. Бухгалтерские фирмы сами являются ведущими корпорациями, и система бухгалтерии основана на той же системе частной собственности и частной прибыли, которая находится в сердцевине этого кризиса. В любом случае, действительный контроль не может осуществляться кастой администраторов и чиновников. Его можно установить лишь тогда, когда все общество в целом и все его члены, производители всего богатства, могут по демократически решать, как использовать и развивать эти богатства. Такой общественный режим означает установление общественного владения средствами производства. Таков вопрос, поставленный крахом «Энрон».